Я лежу на земле, в сердце ранен копьем,
Истекающий кровью олень.
Скоро съедено будет тело мое –
Лишь погаснет проклятый день,
Ну а кости собакам дадут на прокорм,
Тем собакам, что гнали меня...
Можно, я расскажу все, что было, Харон,
На рассвете проклятого дня?
Чтож, вставляй же в уключины весла свои!
Я сегодня один у тебя.
Реку черную лезвием лодки крои –
Поскорей бы забыть, как трубят
Над убитым оленем рожки егерей,
Возвещая удачу свою...
Ну, вставляй же в уключины весла скорей,
И за Стикс вези память мою.
Я был лучшим охотником в наших краях,
Всех удачливей и точней;
Был бойцом, даровавшим забвенье и страх –
Все боялись противиться мне,
И собаки мои лучше всех гнали дичь
И давили, рыча, волков...
Но случилось мне страшное чудо постичь
В тех краях, что уже далеко.
Раз, удачной охоты испивши всю суть,
И потешив друзей слихвой,
Я от шума и смеха ушел отдохнуть
По тропинке, что вилась рекой.
И в конце тропинки пещера была –
В ней царила влажная тень.
Тень прекрасной казалась, манила, звала
Телесами отдаться воде.
Полумрак меня встретил смехом звеня,
В плеске струй тихо пела свирель.
И звенящей догадкой сразило меня
То, что я, внутрь ступивши, узрел:
Артемида нагая, в окруженьи наяд,
Прочь отбросив плащ и копье,
Подставляла, смеясь, золотистым струям
Золотистое тело свое.
Но, меня увидав, нимфы спрятались вдруг,
А богиня во гнев пришла.
И проклятье скатив с золотистых рук
На меня его навела:
Повелела тотчас мне оленем стать,
Здесь, во чреве скалы с водой;
Полыхнула злым взглядом ее красота,
Боль слилась с ее красотой.
Эту боль было не превозмочь –
И я в панике бросился прочь!
...Сквозь чащобу ломился я:
Страх звериный в нутро проник.
Мне помогут мои друзья,
Ведь всегда выручали они!
Я прекрасно знал этот край,
Убежал от стаи волков...
И услышал собачий лай
И надсадную песнь рожков.
Впереди загорались огни
(А мой глаз боялся огня!) –
Там друзья мои... Но они
Не сумели узнать меня.
И друзья мои, закричав,
Окружили меня кольцом.
Диким смехом звериных начал
Сопровождался факел в лицо.
Лучший друг мой швырнул копье –
Затрещало оно, крутясь,
И пробило тело мое,
Проломило ребра шутя:
Прямо в сердце – так было всегда,
Был всегда очень меток он...
Я упал, и успел издать
Лишь один человечий стон.
...Что друзья не могли спасти
Осознал я только теперь.
Ты меня уж, Харон, прости,
Не всесильны боги, поверь:
Боги могут накрасить грим,
Им по силам почти все поменять...
Но узнае всегда, любым,
Под любою личиною мать.
