Моя бывшая подруга сейчас растолстела,
Сидит дома, варит борщ, штопает мужу трусы.
И, пряча в мятом халате рыхлое тело,
Украдкой у зеркала бреет усы,
Да-да, бреет усы.
А ее тучный муж вонзил свой взгляд в телевизор,
Он только ест или спит, или смотрит в окно.
И жиром забрызган его теплый свитер,
А взгляд безразличьем охвачен давно,
Очень давно.
Он вечером, сидя за столиком в кухне,
Чавкая будет жевать бутерброд с колбасой.
В тарелку с гарниром пикируют мухи,
И он их лениво отгоняет рукой,
Отгоняет рукой.
Но ночь пришла, и, прошаркав тапками,
Вы ложитесь в кровать и гасите свет.
И он долго будет мять тебя потными лапами,
Изображая страсти, которых уж нет,
Которых уж нет.
А в воскресенье он наденет сорочку и галстук,
Почистит ботинки, и вы придете ко мне.
Ты будешь скромно молчать, а он громко хвастать,
Как много счастья в вашей семье,
В вашей семье.
А потом, прощаясь и выходя из квартиры,
Ты, улучив момент украдкой, поцелуешь меня.
От тебя пахнет вдруг дешевым мылом,
И я не смогу вспомнить прежней тебя,
О, прежней тебя.
И так год за годом минуют тоскливо,
А вы с ним от жизненых бурь в стороне.
Внуки спросят: "Была ль ты счастливой?"
И ты бездумно ответишь: "Вполне!"
Ты ответишь "Вполне!"
