Город мой был городом ее,
Самым светлым в стороне моей.
Небо лилось в мой дверной проем –
Неизменно вторя немо ей.
Мой город был слаще, чем все сказки о рае,
Но только ощущался неприятный душок,
Что как Бог триликий в созиданье играет –
И город играет. И всем хорошо.
И я, удивленно, не веря приметам,
Анализ спектральный вкрутил, словно болт
В эфир, и мой труд увенчался ответом –
Но стало не легче, а наоборот.
И не помогали ни водка, ни ханка,
Я гнил, как пораненный перст у судьбы,
И часто не вовремя падала планка,
И я начинал считать зубами столбы.
К тому же мой вид вызывал раздраженье –
А кто раздражался, не одно ли дерьмо?
Я бил зеркала. Нет, свое отраженье:
На нем полыхало клеймо.
Клеймо.
А она смотрела мне в глаза,
В диком взгляде билась пара слов.
Ей хотелось что-то мне сказать,
Но молчанье скулы ей свело.
Я ухожу в осиновый вечер –
Он мне колом воткнут в грудную клетку.
Эй, пройдоха-небо, дови полегче,
Поперек горла мне эта сетка!
Я ухожу в осиновый вечер,
Он мне колом воткнут в грудную клетку,
И мое тело все легче и легче,
Как ненужный дар летучего предка.
Она же мне сказала: "Ты – матереубийца" –
И гнев полыхал в ее диких глазах,
А в голосе звучало эхо дальнего рога,
Несущего лавину в безымянных горах.
Ни разу я не гнулся от слепого удара,
Ни разу не падал под колесо,
Но здесь я был пойман неизвестным кошмаром,
И пал, не сумев устоять.
Вот и все.
