Никакой жасмин под окном не пах.
Ни один в садах соловей не пел.
Паче страсти жаждала ты вражды.
Я любил тебя, я сказал - изволь.
Там и сям настроил я крепостей,
Зарядил чем следовало стволы,
Карту мира вычертил в двух тонах,
Разместил над ней силуэт орла.
Не смущал меня проливной напалм,
Фейерверк убийственный не страшил.
Я хотел увидеть твою страну.
Я мечтал замерзнуть в её снегах.
В генеральском раже свинцом соря,
В то же время думал я вот о чём:
Если вдруг у нас родилась бы дочь,
Почему б её не назвать Мари?
Это было мощное кто кого,
Кроме шуток, вдребезги, чья возьмёт.
Дорогой воздушно-морской масштаб.
Агентура в консульствах всей земли.
Я в потёмках дымных терял глаза,
От пальбы тупел, зарастал бронёй.
Ты роняла в пыль аромат и шарм,
Изумруды, яхонты, жемчуга.
Но и в самом что ни на есть аду,
В толкотне слепых полумёртвых войск,
Ты казалась всё ещё столь жива,
Что пресечь огонь я не мог никак.
И гораздо после, когда пожар
Сам собою стал опадать, редеть,
Ты хранила столь ещё свежий блеск,
Что, смотря в бинокль, я сходил с ума.
Отовсюду видная средь руин,
Ты была немыслима, как цветок;
Не берусь конкретно сказать - какой,
Полагаю всё же, что иммортель.
И когда пожар, повторяю, стал
Опадать, клубя многолетний прах;
До нуля дотлел основной ресурс,
А за ним неспешно иссяк резерв, -
От штыка последний погиб смельчак,
Дезертир последний исчез в тылу.
И остались мы наконец одни
На плацдарме, словно в Эдеме вновь.
Парабеллум я утопил в ручье,
Золотой сорвал с рукава шеврон,
Силуэт орла завещал в музей,
Карту мира выбросил просто так.
Если хочешь, действуй, дозоров нет.
Применяй картечь свою, Бог с тобой.
Подойди и выстрели мне в лицо.
Через два часа я приду в себя.
