Не надо было думать, что само растает наважденье к лету,
Что призрак этот канет в лету сам без помощи властей.
Вот если бы, едва пришёл он к нам, его мы посадили в клетку,
Тогда бы ни скандала, ни страстей.
А нынче впору в область почту слать, явился, мол, пришелец нервный,
Которому не то что "Руки вверх!", но скажешь только "Эй!",
И он уже шумит, как море, а море миру недруг верный,
И призрак тоже недруг, знать бы чей.
Хотя бы знать, умён ли, глуп ли он, повадлив на какие плутни,
Из тех ли он, бразды при ком не взрой и сотки не засей.
Кто наши все початки прекратит, отменит черенки и клубни,
Вкушай потом объедки, латки шей.
Пытались проходимца лестью взять, мол, очень ты шумишь искусно.
Надеялись, размякнет недруг, но сказали только "Эй!",
И он уже молчит, как камень, а камню никогда не грустно,
Ему заботы нет ни до кого,
Его пренебреженье таково,
Его предупрежденье грозово,
Не надо было думать, что само.
А надо было белый, что ли, флаг пошить из лоскутов и латок,
Послать уведомленье в область, пусть готовят толмачей.
Одеться максимально скромно, остаться без щитов, не в латах,
Забыть на время злость и доблесть и кинуться пришельцу в ноги.
Сказать ему, что самый острый меч повинной головы не рубит,
Мол, если мы не правы, что ж, казни, но лучше пожалей.
А он опять шумит, как море, а море никого не любит,
А море не жалеет никого уже по той причине, что оно
Море.
