Не нарушать бы вихрю эту тишь,
Да нипочём ему не запретишь:
Подует он, войдёт в свои права -
И отделит пыльцу от рукава.
Тому назад минуту или две
Сидела бабочка на рукаве.
Она была хрупка, была бела,
А улетела - как и не была.
Но через год не в наши ли края
Она вернётся из небытия?
Пошелестит - и в дымке пропадёт,
Чтобы опять возникнуть через год.
И если что-то надо объяснять,
То ничего не надо объяснять.
А если всё же стоит объяснить,
То ничего не стоит объяснить.
Есть океан, которым брежу я.
Вдоль океана - набережная,
В сто фонарей бульвар... красиво, да?
Пыльца и дымка, суша и вода.
На рейде яхта реет миражом.
От яхты явно веет мятежом.
А по бульвару, тоже как мираж,
Вдоль океана едет экипаж.
Чернеет китель, светится фата:
Куда-то к счастью катится чета.
Куда-то - только что из-под венца -
К небытию, на пристань, в небеса.
Он офицер, он сдержан, а она
Происходящим столь восхищена,
Что не решится выразить в ответ,
Зовут её Шарлотта или нет.
Его лорнет из тонкого стекла.
Её фата как бабочка бела.
И ждут их там, куда летят они,
Мятежной яхты залпы и огни.
Колёса вязнут в дымке и пыльце.
И океан меняется в лице.
Того гляди, всё кончится бедой...
Но тут я ставлю точку с запятой.
И в заводной сажусь аэроплан,
И уношусь туда, где океан,
За миражом, за яхтой, за четой.
За неразменной бабочкою той.
А если что-то надо объяснять,
То ничего не надо объяснять.
Но если всё же стоит объяснить,
То ничего не стоит объяснить.
