В апреле, да, но был этот весь сыр-бор не первого, а второго.
И прямо сидел кассир и глядел в упор, но он не узнал Быстрова.
Узнаешь тут, когда в потолок палят, пугают огнём и дымом,
И в пятнах на злоумышленнике бушлат, и шапка-ушанка дыбом.
С пальбой Быстров, положим, пересолил, но взял-таки куш, затейник.
И вышел цел - не вывели, полон сил и с полной ушанкой денег.
И лишь тогда, а вовсе не до того, не загодя, не в начале
Напали скорбь и оторопь на него. Но не на того напали!
Теперь он знал, что зло иногда не зло, а только такое слово.
Что сбросит он камуфляж, освежит чело, и мы не найдём Быстрова.
Что с космосом и с собою разлад уже его не гнетёт, не бесит.
Вся тяжесть лишь в оболочке, а не в душе: душа ничего не весит.
Неясно, как в итоге взбрело ему (такому теперь иному)
Свернуть, пусть не к реке, но некоему, действительно, водоёму.
Плохой свидетель — лодочник-инвалид, под сорок, уже в маразме,
Ни на одном наречии не говорит, по-португальски разве.
Насчёт лекарств и якобы пузырька дающих свободу гранул -
Положим, был пузырёк, но без ярлыка, и тоже как в воду канул.
Пока спасибо сыщикам и на том, что, денно трудясь и нощно,
Нашли тот самый, кажется, водоём. Или такой же точно.
