Ах, я, точно тополь, рос и был неказист и прост,
Клонился от бурь и гроз, в ветрах шелестел.
Порою желтел, линял, но снова листву менял,
И ливень, омыв меня, на кроне моей блестел.
И образы чистых дум сквозь мой многолистный шум
Мне май напевал и цвёл, лаская мой крепкий ствол.
Шли годы, дожди лились... И я всё тянулся ввысь.
И, словно в тяжёлом сне, мой мир открывался мне.
Пока я не встал над ним, он виделся мне цветным.
Он плыл и мерцал, как дым, имел аромат.
Но глянув из высших сфер, узнал я, что мир мой сер,
Что он и не мир, а сквер, и беден его наряд.
Вдали, погружён во мрак, угрюмый зиял овраг.
За ним невысокий склон, на нём одинокий клён...
Затем наступал предел, мой взор уставал, слабел,
И образы мрачных дум всё чаще мне шли на ум.
Я их, точно в ночь листву, швырял одиночеству.
И сыпалось прочь, сквозь тьму, смятенье моё.
И, словно тоска сама, протяжно звенела тьма,
И слышалась в ней зима, и все холода её.
Должно быть, забавы для меня родила Земля
И, корни зажав в горсти, велела расти, расти...
И я, точно тополь, рос, высоко главу вознёс,
А видел лишь мох, мох, мох...
И медленно сох, сох, сох...
