Ты сам изрёк: "Тот чист, кто нем. В том свет".
Я внял. Я знал: "Ты прав, слов нет. Слов нет".
Я внял. Хоть был строптив, криклив, картав.
Стал нем. И что ж? Ты прав, нет слов. Ты прав.
Трёхвековой губернский гонор.
Ужимки публики манерной.
Говор скверный. Архитектурный срам и стыд.
Амуры крылышками плещут.
Резвятся гипсовые нимфы.
Блещут нимбы дурной латунью. И глядит
На них угрюмо, стиснув зубы, злой подросток.
Как сгусток весь, как перекрёсток.
Ему б хотя бы две-три бомбы -
Уж он тогда бы эти нимбы!
Он бы им бы... уж он бы задал им тогда!..
Его подошвы набок сбиты.
Он спотыкается и бредит.
Спит и грезит - не о погромах ли? Ну да,
Они мерещатся ему. А что стесняться?
И казни тоже снятся...
Но только после чтобы лавры
И непременно сразу праздник:
Мавры в красных ливреях, люстры ходуном...
И шёлку чтобы для медовой
Ежесезонной куртизанки
Вдоволь в замке... и всё что хочешь за окном!..
Ему не кровь важна, важней любовный голод.
Он мал, он зол, он молод.
Да что он сможет, слабонервный?
По физкультуре не отличник.
Первый хищник его раздавит, не жуя.
Ещё вдобавок и заика,
И близорук, и раб желудка...
Дико! жутко! - однако это тоже я.
О Боже, Боже, как же трудно мне со мною.
Нет-нет и взвою, взвою.
